Андрей Костин в интервью Bloomberg высказался однозначно: «В случае санкционного запрета для госбанков на расчеты в долларах США возможна конвертация долларовых вкладов. Я убежден, что все клиенты всех банков смогут получить назад свои деньги. Это принципиальный момент. Как это будет сделано, в какой валюте — это уже другой вопрос».

Сказанное произвело сильное впечатление: цитата молнией разлетелась по лентам информационных агентств, а банкир стал главным ньюсмейкером недели.

Поднялась волна, гасить которую пришлось пресс-секретарю президента Дмитрию Пескову (он заявил, что «российские власти не рассматривают возможность принудительной конвертации долларовых вкладов») и главе ЦБ Эльвире Набиуллиной (которая решительно отреклась даже от самой такой возможности).

Но пока высокие лица комментировали пассаж о вкладах, Андрей Костин развивал тему: на Восточном экономическом форуме он представил свой «план дедолларизации российской экономики» из четырех пунктов (первый и главный — «ускоренный переход в расчетах с иностранными государствами по экспортно-импортным операциям на другие валюты — это может быть евро, юань или рубль»). И вот это уже не опровергал и не корректировал никто. Более того, на прошлой неделе Минфин в лице замминистра Алексея Моисеева заявил, что поддерживает план Костина по дедолларизации российской экономики: «Доллар не должен быть элементом нашего обычного делового оборота. Расчеты между странами должны осуществляться в национальных валютах».

Возможно ли это и с какими рисками сопряжено, «Огонек» спросил у Константина Корищенко, экс-зампреда Банка России, а ныне заведующего кафедрой «Фондовые рынки и финансовый инжиниринг» РАНХиГС.

— Ждут нас перемены в экономике? Будем перестраивать все расчеты на юани и евро?

— Поводов для таких категоричных выводов, как представляется, пока нет. Дедолларизация если и произойдет, то не в ближайшем будущем. Скорее то, что предлагается, можно назвать положительными целями, но как их достичь, из предлагаемого плана непонятно. И, самое главное, еще никто не просчитал последствий, к чему реализация задумки может привести.

— А как понимать заявление Минфина, что «доллар не должен быть элементом нашего обычного делового оборота»?

— А этого и так давно нет. Внутри России запрещены любые расчеты в иностранной валюте, все внутренние расчеты проводятся в рублях.

По словам Эльвиры Набиуллиной, население хранит на валютных счетах в банках 87 мрлд долларов. Но это сбережения.

Люди хотят защитить свои доходы от инфляционных рисков и используют для этого «проверенное средство» — доллар.

С другой стороны, стоит задуматься, много ли у обычных американских или европейских граждан на счетах рублей или юаней и почему…

— Но говорят, что и госбюджет, и бюджеты крупных российских компаний сначала рассчитываются в долларах, потом переводятся в рубли…

— Это заблуждение, дело обстоит не так. Российский бюджет формируется, безусловно, в рублях, но с учетом как минимум двух ключевых показателей: прогнозной цены на нефть и прогнозного курса нашей валюты к доллару. Упрощенно можно считать, что бюджет рассчитывается на основании прогноза цены на нефть, выраженной в рублях. Все эти прогнозы приводятся в сопровождающих документах к закону о бюджете, который Госдума принимает ежегодно.

— А при снижении курса рубля к доллару эта прогнозная рублевая цена увеличивается?

— Конечно, и это положительно для бюджета, потому что повышается рублевая цена нефти и бюджет получает больше доходов. С марта этого года курс снизился с 57 до 68 рублей за доллар. Профицит бюджета сейчас достиг 1,5 процента ВВП, хотя еще зимой прогнозировался дефицит. Не рискуя ошибиться, можно предположить, что такая динамика рубля и нефтяных цен также дает неплохой доход компаниям-экспортерам и банкам.

— С государством понятно, с экспортерами тоже — они получают больше рублей. А в чем выгода банков?

— В принципе, им выгодно как снижение курса рубля, так и его повышение. Любой устойчивый тренд. Поскольку они являются крупными игроками на финансовом рынке и большая часть операций «рубль — доллар» идет через них, они могут быстрее других адаптироваться к ситуации и зарабатывать на этом. Они быстрее других могут менять структуру своих балансов и, таким образом, выигрывают в любом случае. Ситуация стабильного курса, когда нет тренда, на котором они зарабатывают, для банков менее привлекательна.

— А давно у нас цены на нефть стали основой для расчета бюджета?

— В современной России с самого начала. Но цена на нефть в бюджете учитывалась и раньше, во времена СССР, например в пятилетних планах. За нефтедоллары, полученные от экспорта, СССР покупал за рубежом продовольствие и товары народного потребления. Для примера: экспорт энергоносителей в 1980-х годах составлял 40–50 процентов всех экспортных доходов, а в 2017 году минеральное топливо (по сути, те же нефть и газ) давали 59 процентов экспорта. И эта часть экспорта приносит нам доллары, с которыми потом что-то надо делать.

— Получается, нам действительно надо уходить от доллара? Мы уже пытались продавать нефть за рубли, но из этого ничего не получилось. Теперь предлагают перевести расчеты за нефть в другие валюты. Продавая нефть за доллары, мы поддерживаем Америку. А если уйдем от доллара, кого будем поддерживать?

— Простой ответ: будем поддерживать валюту той страны, за валюту которой будем продавать. Наиболее вероятный кандидат на эту роль — евро. Серьезность такого варианта подтверждает история Ливии, которая анонсировала план перехода на торговлю нефтью за евро незадолго до вторжения сил НАТО в 2011 году. У Каддафи также был план введения «золотого динара» в качестве мировой валюты взамен доллара.

— Другие страны — экспортеры нефти тоже стараются уйти от доллара?

— Ирак в начале 2000-х тоже хотел выстроить продажу углеводородов за евро. В 2003 году началось вторжение США. Иран в 2007 году планировал основать Тегеранскую нефтяную биржу, чтобы позволить всем желающим торговать углеводородами в валюте, отличной от доллара, и подпал под санкции. В каждом случае была своя история, но лидеры этих стран пытались в той или иной форме «отвязаться» от доллара. Но почему речь только о нефтеэкспортерах? Вот Европа, например, также рассматривает способы снизить зависимость от доллара: несколько дней назад Жан-Клод Юнкер высказал недоумение по поводу того, что Старый Свет оплачивает 80 процентов своих счетов за импорт энергии в американской валюте.

— Вы можете объяснить, как такая система сложилась?

— Продажа нефти в другие страны — это экспортно-импортная операция и, следовательно, в ней участвует две страны, каждая, как правило, имеет свою независимую валюту. Если контракт предусматривает расчеты в одной из национальных валют, то для другой стороны возникает несколько рисков. Риск первый: контракт заключается на длительное время, а валюта контракта за это время может либо подняться в цене процентов на 10–20, либо опуститься. Кому это понравится? Конечно не той стороне, которая недополучит денег за свою нефть. Значит, для контракта надо выбирать валюту, которая в наименьше степени подвержена колебаниям. Либо такие валютные риски надо хеджировать — для этого придуманы фьючерсы, опционы и так далее. Но такое хеджирование повышает издержки и тем сильнее, чем менее стабильна валюта контракта. И получается, что рынок экспортных контрактов базируется в основном на резервных валютах: доллар, евро, фунт, йена и юань (тоже резервный с сентября 2017 года).

К этому надо добавить, что в мире цены на товары принято устанавливать в определенных валютах. Вот на нефть — в долларах. И тому есть в том числе политические причины, например договоренности между США и Саудовской Аравией.

— Значит, в основе — минимизация рисков?

— Не только. Есть и другие нюансы. Какое-нибудь наше российское предприятие заключит, предположим, с новозеландской фирмой контракт на поставку товаров, например сливочного масла, с оплатой в рублях. Не факт, что контрагент сможет эти рубли получить: нелегко найти новозеландский банк, который может и готов работать с рублем. Не уверен, что и в других странах, кроме ближайшего зарубежья, найдется много банков, способных обслуживать клиентов в рублях. Далеко не все даже китайские банки открывают рублевые счета. Или другой сюжет: допустим, вы получили лиры от турецких партнеров. Захотите ли вы их хранить? Ведь ваши лиры обесценятся из-за инфляции, которая в Турции в августе подскочила до 17,9 процента к прошлому году. И сами турки бросились скупать доллары, чтобы сохранить свои сбережения. А если вы хотите оплатить зарубежный контракт в рублях и приходите в российский банк за рублевым кредитом, вы его получите по ставке более 10 процентов. А долларовый кредит возьмете под существенно меньший процент. Так какую валюту выбрать выгоднее?

— Выгоднее, получается, та самая долларизация, с которой нас призывают бороться?

— У медали, как всегда, две стороны. В хорошие времена долларовые долги помогали наращивать темпы роста экономик развивающихся стран. Но в кризисные периоды это приводит к высоким процентным ставкам при рефинансировании долгов и жесточайшей девальвации национальных валют. Долларизация как механизм стабилизации государственных финансов пропагандируется с 80-х годов прошлого века. Самый яркий пример — Аргентина. Ее валюта, песо, была привязана к доллару. Аргентину все инвесторы считали образцом растущей экономики. Пока не грянул «большой аргентинский кризис» в 2002 году, из которого эта страна не выбралась до сих пор.

— Если нефть — биржевой товар, торгующийся в Лондоне или в Нью-Йорке за доллары, а мы от них хотим «отвязаться», то почему бы не перейти на Шанхайскую или Гонконгскую биржу?

— Да, есть китайские биржи, на которых нефть торгуется за юани и золото. Они существуют около двух лет, и китайцы их очень продвигают. Но торговли за рубли там нет. Потому что наша нефть продается Китаю по долгосрочным контрактам, а для этого биржа, в принципе, не нужна. К тому же при использовании китайских бирж возникает вопрос, нужно ли нам столько юаней. У нас торговый оборот с Китаем около 90 млрд долларов. Если наша компания продает, например, алмазы за юани, она должна там же, в Китае, на эти юани что-то и покупать. Но если она захочет купить чилийскую медь, то там юани не пригодятся — придется их менять на доллары. А операции по обмену валют всегда сопряжены с риском и дополнительными издержками. Следует отметить, что чуть меньше половины мирового валютного оборота приходится на доллар. И чтобы что-то купить в других странах, использовать доллар легче и дешевле, чем другие валюты.

— Так в чем главная проблема дедолларизации?

— В мире за последние 500 лет всегда доминировала какая-то одна валюта: испанский песо, голландский гульден, португальский реал, английский фунт. Сейчас американский доллар. Но все меняется… Проблема дедолларизации не в том, чтобы отказаться от одной валюты. Легко сказать: давайте уйдем. И все соглашаются. А куда уйдем? Использование нескольких национальных валют — это не выход, много рисков. Заменить доллар на другую валюту, в принципе, можно. Для нас есть политический и экономический вопрос, на что менять. В сегодняшней ситуации на эту роль примерно равно претендуют евро и юань. А Россия, как разборчивая невеста, должна выбирать.

— Мы готовы к этому выбору? Что-то от нашего выбора зависит?

— К сожалению, рубль не входит в число резервных мировых валют, вокруг которых строятся международные торговые отношения. И будем реалистами, по целому ряду причин вряд ли войдет в ближайшее десятилетие. В том числе, кстати, потому что мы — страна, существенно зависящая от экспорта сырья. Выбирая «новую» валюту для нашего экспорта, мы, конечно, можем выбрать путь диверсификации валют: половину экспорта продавать за евро, вторую — за юани. Но такая диверсификация может принести больше издержек, чем выгод.

— А что с возможной конвертацией долларовых счетов населения в рубли?

— Мне кажется, этот сюжет — пример неудачной коммуникации государственных структур с населением. Существует сформировавшееся негативное отношение людей к различным инициативам властей в денежной сфере. Поэтому, кто бы что ни говорил, население действует по принципу «береженого Бог бережет».

www.kommersant.ru

Читайте прогноз ценовых колебаний с 24 по 28 сентября 2018